…………………………………………………………………….
Я долго возился в передней, пока зажег электричество и разбудил слугу. Буйносов опрокинул и разбил какую-то вазу, а юбиляр предупредил слугу, чтобы он, вообще, не хамил.
Было смертельно скучно и как-то особенно сонно… противно. Заварили кофе, но оно пахло мылом, а я, кроме того, залил пиджак ликером. Руки сделались липкими, но идти умыться было лень.
Юбиляр сейчас же заснул на новом плюшевом диване. Я надеялся, что Буйносов последует его примеру (это развязало бы, по крайней мере, мне руки), но Буйносов сидел запрокинув голову и молчаливо рассматривал потолок.
– Может, спать хочешь? – спросил я.
– Хочу, но удерживаюсь.
– Почему?
– Что же я за дурак: пил-пил, а теперь вдруг засну – хмель-то весь и выйдет. Лучше уж я посижу.
И он остался сидеть, неподвижный, как китайский идол, как сосуд, хранящий в себе драгоценную влагу, ни одна капля которой не должна быть потеряна.
– Ну, а я пойду спать, – сухо проворчал я. Проснулись поздно.
Все смотрели друг на друга с еле скрываемым презрением, ненавистью, отвращением.
– Здорово вчера дрызнули, – сказал Буйносов, из которого уже, вероятно, улетучилась вся драгоценная влага.
– Сейчас бы хорошо освежиться!
Я сделал мину любезного хозяина, послал за закуской и вином. Уселись трое с помятыми лицами… Ели лениво, неохотно, устало.
«Как они не понимают, что нужно сейчас же встать, уйти и не встречаться! Не встречаться, по крайней мере, дня три!!!»
По их лицам я видел, что они думают то же самое, но ничего нельзя было поделать: вино спаяло всех трех самым непостижимым, самым отвратительным образом…
Считается признаком дурного тона писать о частной жизни лиц, которые еще живы и благополучно существуют на белом свете.
То же самое можно применить и к городам.
Мне бы очень не хотелось поставить в неловкое положение тот небольшой городок, о котором я собираюсь написать. Именно потому, что он еще жив, здоров и ему будет больно читать о себе такие вещи.
Поэтому я полагаю: самое лучшее – не называть его имени. Жители сами догадаются, что речь идет об их городе, и им будет стыдно. Если же жители других городов, которых я не имел в виду, примут все на свой счет, я нисколько не буду смущен… Пусть! На воре шапка горит.
В том городе, о котором я хочу писать и который не назову ни за какие коврижки, мне нужно было пробыть всего один день.
Подъезжая к нему, я лениво поинтересовался у соседа по месту в вагоне: что из себя, в сущности, представляет этот город?
– Скверный городишко… Мог бы быть красивым и интересным, но городская дума сделала из него черт знает что…
– А почему?
Сосед ехидно подмигнул мне:
– Покрали деньги.
– Кто покрал?
– Да члены думы. А первый вор – городской голова… Такого вора, как ихний городской голова, и свет не производил! Не только все деньги из кассы покрал, но даже самую кассу на куски разломал и домой к себе свез.
– А чего же ихняя полиция смотрит?
– Ихняя полиция? Ха-ха!.. Ихняя полиция… В этом городе такая полиция, что с живого и мертвого взятки дерет…
– Ну уж и с мертвого… – усомнился я.
– А ей-богу. Собираются родственники хоронить покойника, а их сейчас за шиворот: «Стой – куда? Хоронить? А разрешение от департамента торговли и мануфактур имеешь?» – «Нет». – «Ну, вот видишь… Давай десять рублей поспектакльного сбору – тогда волоки». И дают.
– Ну, это вы, кажется, слишком…
– Нет, не слишком! Не слишком… С жидов взяли все, что можно было взять. Теперь русских стали ловить. Поймают: «Ты жид?» – «Нет, не жид!» – «Нет, жид». – «Сколько?» – «Десять». – «Подавись!» Всего и разговору.
– Но как же при таких порядках могут существовать жители?
Он опять ехидно подмигнул мне.
– Жители? А вот увидите.
В этот момент поезд подошел к городку, имени которого я упорно не хочу называть… Так как вещей у меня с собой почти не было, я решил до ближайшей гостиницы дойти пешком. Взял ручной сак и пошел.
Впереди меня шел человек простоватой наружности и вел энергичную беседу с бабой в платке.
– Да ты говори толком – сколько хочешь?
– Да двадцать же рублей! Слепой, что ли? Чистое золото.
– Мало что чистое! Небось украла – дешево досталось! У меня только десятка и есть – хочешь за десятку?
Я приблизился.
– Да вот спросим у барина, – сказал простоватый человек. – Нешто за краденую вещь можно столько просить?
Баба подозрительно оглянулась на меня и спрятала золотые часы под платок.
Простоватый человек дружелюбно нагнулся ко мне и шепнул:
– Дура баба! А не хотелось бы вещицу выпускать… Часы рублей двести стоют, а она двадцать просит. Десятки только у меня и не хватает… Эх, жалость! – И сказал бабе громко: – Так не отдашь за десять? Ну и шут с тобой.
Он махнул рукой и отошел. А я, оставшись с бабой, решил купить дешевые часы.
– Вот что, сударыня, – сказал я. – Если эти часы действительно ваши и если вы считаете для себя возможным отдать за такую цену…
Я вынул бумажник…
Какой-то человек, видом похожий на дворника, спешно приближался к нам, размахивая руками и крича:
– Постойте! Обождите, господин!.. Вы, верно, приезжий?
– Приезжий, – робко отвечал я.
– Оно и видно. Ах ты, старая ведьма! Пошла вон, пока я тебя в участок не отправил! Ну и жулье же, прости Господи!..
Старая баба запахнулась в платок и испуганно убежала, а мой новый знакомый сострадательно посмотрел на меня и сказал:
– Эх вы! Вот бы и влопались, если бы купили часики. Ведь они медные.
– А как же тот человек сам хотел купить…